Фото: личный архив
«В прошлом году уже были опасения, что из-за фотографии ко мне могут прийти»
Фото было сделано еще в 2020-м. В год выборов много белорусов собиралось в цепи солидарности. На них и обратил внимание Александр.
«Однажды в разговоре со своими друзьями-художниками я как-то сказал, что можно взять канат и протянуть его людям через одежду, привязаться к столбам. Тогда будет невозможно достать из такой цепочки людей. Такова романтическая мысль о физической цельности. Со временем эта идея стала меня покидать: понятно, что в такой романтике нет ничего реального. Чуть позже решил, что нужно сохранить мысль и сделать самому нечто подобное.
В тот период я снимал квартиру на Якуба Коласа, увидел там рядом баннеры. И в прошлых годах они были, но в 2020-м они казались чрезмерно яркими, пошлыми. Хотелось сделать жест стрит-арта, ландшафтного дизайна.
Еще внизу лежали громоздкие плиты, чтобы баннер ветром не сдуло. Мне показалось, что нужно закрепиться как-то с плитами, чтобы было невозможно оторвать. И это стало моим быстрым высказыванием также плакатного типа».
В 2020-м фото собрало около 400 репостов, в 2021-м — плюс тысяча.
«В прошлом году уже были опасения, что из-за фотосъемки ко мне могут прийти. Когда сделал этот репост в 2021-м, уехал с девушкой в Мядель. В Минске никого в съемной квартире не осталось.
И я ей сказал: представляешь, к нам сейчас придут с обыском, никого нет, вернемся и что будем делать? Когда мы приехали, увидели, что горит свет. Честно говоря, немного наложили в штаны под окнами нашего дома. Уровень напряженности был высокий», — делится Александр.
Из-за того, что парень и раньше делал перформансы с социально-политическим контекстом, он научился жить с постоянным внутренним страхом.
Сейчас он оценивает это иначе: не жил, а просто переживал.
«В 2022-м на момент очередного репоста я уже находился в Польше и внимания было тоже много.
У нас, в Беларуси, городская среда строится на стерильности и вычищенности. Все пространство в стране принадлежит государству, поэтому любой жест будет очень сильно замечен. В 2020-м как будто стало возможным делать очень серьезные высказывания. Ситуация была заряжена протестами и мой жест тогда еще выглядел слабым», — говорит он.
Когда парень приковал себя цепью к баннеру, рядом с ним было много людей.
«Видел, что один человек резко обратил внимание и пошел дальше, а другой с интересом посмотрел на меня, я на него, мы искренне улыбнулись друг другу.
Фотографировала меня моя девушка (она и моя жена, просто это слово не очень люблю). Я стоял там 5—7 минут. И поскольку я только стоял, не бряцал этой цепью, люди просто проходили мимо», — вспоминает он.
Фото: личный архив
«В подростковом возрасте мечтал стать министром культуры»
Александр родился в деревне Большие Белевичи в Могилевской области. Жил там до 15 лет. И этот факт наложил на него определенный отпечаток.
«Из-за того, что я много лет жил в деревне, в которой ничего не происходит, а у меня было много разных интересов, то я просто научился действовать вопреки всеобщей незаинтересованности. Я все стал делать сам, несмотря на какую-либо критику.
После 9 класса пошел учиться в Могилевский областной лицей. В нем я был одним из худших учеников, а в школе — лучшим. Резкий контраст, который еще связан с тем, что я занимался творческой неосознанной деятельностью. Меня авторитарно бросили в науку, и о творчестве я забыл. Этот период отразился на моем самоопределении», — говорит он.
После Александр поступил в Белорусский государственный университет культуры и искусств, окончил магистратуру в Академии наук, аспирантуру. Парень стал искусствоведом, культурологом.
«Шел туда, потому что это круто звучало, — объясняет он.
— Смысл магистратуры в переходном этапе для чего-то большего. Не надо отрабатывать после университета, не заберут в армию. И это была своего рода отсрочка от этих жизненных перипетий, которые мне были чужды, мешали жить, думать, действовать.
В аспирантуре понял, что у нас заниматься современными исследованиями невозможно. Система так построена, что твоя работа как будто должна иметь новизну, но при этом нельзя заниматься спорными вещами. Нужно быть на полшага впереди от тех работ, которые уже защитили до тебя. Отойти в сторону визуальных исследований нельзя, нужно быть в рамках строгой традиции.
Из-за того, что коммуникация происходит с преподавателями, которые на сорок лет старше, свежие мысли их раздражают. Как-то услышал от Владимира Прокопцова (генеральный директор Национального художественного музея. — НН), что подчиненный не должен злить своей активностью начальство. Но это нормально, показывает, что человек жив».
Еще школьником Александр частенько поднимал на традиционной линейке официальный белорусский флаг, пел гимн.
«В детстве было стремление к тому, чтобы меня заметили и поддержали. Казалось, что сам жест красив. Не понимал на тот момент, какой флаг я поднимаю, под какой гимн», — говорит он.
Деревня, в которой жил Александр, была зоной максимально аполитичной. Местные жители считали, что все события происходят в Минске, а деревня на таком большом расстоянии, словно другая планета.
Фото: личный архив
Чувствовать себя «политическим животным» парень стал в 2018 году. На тот момент ему было 21. Он только начал работать художником в ОК16.
«В университете было еще печальнее в этом плане. Помню, когда начался конфликт на Донбассе, обсудить его было не с кем. И только когда в моей жизни появилось много режиссеров, художников, я сам начал активно формироваться.
Еще когда был подростком, любил обществознание. И это мое увлечение интерпретировалось родственниками как мечта стать министром культуры. Часто слышал, что надо победить на олимпиаде, тогда возьмут без ЦТ на «международные отношения», буду ходить в костюме с портфелем. И почему-то мой юношеский мозг считал, что это классно», — делится он.
Теперь Александр стать министром культуры не мечтает.
«Но в качестве художественного перформанса я бы на эту тему что-то сделал. Смотрю иногда белорусское телевидение — как чиновники стоят кругом и кивают. И каждый это делает по-своему, выработали манеру. За этим наблюдать интересно с позиции работы человеческой мимики, жестов. Было бы круто сделать аналог страницы, где стоковые фотографии, видео, снять меня на хромакее, как я киваю, вырезать и смонтировать как-нибудь прикольно. В этом смысле я бы хотел побыть министром только ради акции какой-то», — рассуждает он.
«Меня, как художника, волнует, как выйти из этой деревни»
В 2021-м об Александре много писали СМИ: он продавал свой отпечаток пальца за миллион долларов. Кто-нибудь купил?
«Конечно, нет. Это было понятно сразу. Продажа — это не цель, а форма. Меня интересовало, как работают механизмы подтверждения чего-то уникального. С начала двадцатого века этот вопрос есть в повестке дня художников. И теперь, когда технологии позволяют закрепить уникальность твоего визуала, это якобы должно защитить авторские права. Я просто подумал, что если защищать что-то, то из нашего физического мира. А это отпечаток пальца, сетчатка глаза, частота сердечных ритмов.
Вторая цель — если хайпануть в белорусском медиапространстве, то можно пробиться с этой новостью за границу. Меня, как художника, волнует, как выйти из этой деревни», — рассказывает парень.
Раньше художник думал, на что он хочет потратить миллион долларов. Его мечта — построить дом недалеко от крупного города.
«Люблю Минск, но я бы хотел жить на природе. Слил бы все деньги на студию в таком доме, куда могли бы приходить другие художники, режиссеры, чтобы делать что-то вместе. Представляется что-то типа ОК16», — говорит он.
В марте этого года Александр переехал из Беларуси в Польшу. У парня была повестка в военкомат на конец февраля. После начала войны он понял, что армия не входит в его планы.
«В Беларуси мне нужно было разобраться с военкоматом и отработкой после аспирантуры (работал в одном из столичных музеев). Со вторым более или менее решить можно было, а с первым нет. Хоть у меня и есть проблемы с сердцем, но с ними в армию могут взять.
Произошла мгновенная милитаризация Беларуси в связи с вторжением России в Украину с помощью наших властей. Я, причем на нулевом уровне, становлюсь пешкой. Понял, что-то двигать изнутри не смогу, не настолько сильный человек, чтобы становиться дезертиром или высказывать там свои мысли. Решил, что лучше уехать.
Кстати, когда собирался, понял, что меня не выпустят с моим паспортом, потому что его незадолго до этого съел мой пес. Пришлось еще потратить время, чтобы поменять его. Моя девушка выехала чуть позже, ей нужно было сделать документы себе и нашей собаке», — рассказывает он.
Сейчас парень живет в Варшаве. Он ищет работу, подал свое портфолио на вакансию монтажера декораций.
Фото: личный архив
«Любой лабиринт — план эвакуации, невозможно, чтобы он был понятен»
Все работы Александра связаны с документацией. Одна из глубоких и интересных — лабиринт «План эвакуации». Это игра с шариком, где нужно найти путь, по которому можно будет «выехать» из Беларуси.
«Я мечтаю, чтобы она стала на какой-то тираж, потому что концепция игр должна быть в доступности.
У меня была давно идея называть любой лабиринт — план эвакуации, невозможно, чтобы он был понятен. Когда я уже создавал макет, у меня в воспоминаниях возникла эта вещь и наложилась на внутреннее состояние: непонимание уезжать из страны или нет», — рассказывает он.
Сделал такие две игры парень в прошлом году в Харькове с помощью коллег.
«Когда возвращался с ними в Беларусь, меня тщательно проверяли белорусские пограничники. Нашли лабиринты (один из них был почти собран, в него можно было уже играть). Пограничник начинает его крутить и спрашивает, что это такое. Отвечаю, что макет моей будущей работы. А он мне говорит: «На Беларусь похоже». И я думаю, как же он чертовский прав. Он погонял этот шарик туда-обратно и отдал. Ехал я уже до самого Минска с улыбкой», — вспоминает Александр.
После в лабиринт художник добавил несколько отверстий для шарика, чтобы еще больше усложнить «проезд».
«Сам проходил не все пути, но есть много пунктов пропуска на западной границе, через которые невозможно выехать. И это получилось осознанно. В сторону России много выходов рабочих», — поясняет он.
Еще одна работа Александра — Сталин, вылепленный из хлеба. Так парень хотел актуализировать память о жертвах репрессий, Голодоморе. Скульптура также была сделана в Харькове.
На вопрос, какой будет актуализация памяти о репрессиях во время Лукашенко, парень отвечает, что памятников точно не будет и объясняет почему.
«Лично мне, например, Ленин не мешает, даже нравится один. В Мяделе он на горе, окрашен в уникальный серый цвет. Самый прекрасный оттенок, который я видел в своей жизни. Он смотрит непонятно куда, и мне это нравится. Хочется думать, что он медленно уходит под землю, зарастает травой.
Поменять название улицы, убрать памятник — это одно. А людям объяснить? Меня волнует здесь больше обсуждение.
Не получится просто повалить этого Ленина, чтобы куски разлетелись и было веселье у народа. Это пугает. Помню, как в Харькове при сносе памятника Ленину один из кусков сильно ранил парня, который его сносил. Лучше, чтобы сложилась дискуссия, в том числе с участием историков, архитекторов.
Памятника Лукашенко не будет, и даже какие-то перформансы не сразу могут появиться, потому что болит. И даже когда все закончится, диалог будет строиться на обострении, поэтому его результат мало возможен. Через какое-то время, когда раны и переломы начнут заживать, то тогда, хочется думать, можно будет все делать и говорить в адрес этой персоны».
Nashaniva.com