«Из тюрьмы больше шансов вернуться живым»

Что думают о мобилизации российские контрактники и наемники, которые уже побывали на войне в Украине.

Мобилизация в России продолжается уже неделю. Некоторых призывников уже везут на фронт (причем без подготовки); другие прямо на полу спят в казармах (похожих на тюрьму); третьи вынуждены на свои деньги покупать простейшие медикаменты и обмундирование (а что касается оружия, то в некоторых частях оно оказалось ржавым). «Медуза» спросила, что они думают об этой мобилизации, у тех, кто уже был на войне в Украине, — российских контрактников и наемников.

Имена героев материала изменены.

Кирилл, контрактник

Если честно, они все там [в Украине] погибнут. Искалечатся и погибнут. Это же не подготовленная армия! Я, например, долго служил [по контракту], сам пробивался [на фронт] — и все равно оказался не готов. В первый же день понял, что совершил самую большую ошибку в своей жизни.

Когда я сам добивался уехать в Украину, я был заряженным патриотом. Я поверил, что там какие-то нацформирования, «Правый сектор», «Айдар», «Азов». Плюс насмотрелся фильмов — «Солнцепек», «Ополченочка». Плюс в телеграме и телевизоре все каналы заточены под то, чтобы нам прокачать мозги.

Но еще пока нас в «Урале» (грузовой автомобиль, — прим. «Медузы») через границу везли, я понял, что это мы — оккупанты, мы — фашисты. Я «бортовым» был — то есть с краю борта [грузовика] сидел. Наблюдая картину, которая проплывает мимо. Которая остается после нас. Все эти разрушенные харьковские села. Я понял, что мы реально страну уничтожаем. Вместе с мирным населением.

Через населенный пункт проезжаешь — дети выбегают на дорогу и жестами тебе показывают вслед: либо «покурить», либо «покушать». У меня просто в голове не укладывалось это. Мир переворачивается, пустота внутри, ты понимаешь, что вся твоя жизнь до сих пор — фикция. Мыльный пузырь.

Так мы доехали до Изюма [в Харьковской области]. На передке [передовой] я был три дня — и снова прозрел, когда наша арта [артиллерия] по нам же и ударила. Потом начались эти глупые приказы…

Я немало прослужил и понимаю, когда меня отправляют на убой. И человек с большими погонами пошел на х*р сразу: «Я не разменная монета, я военнослужащий российской армии — меня просто так в расход нельзя пускать». На что он мне ответил: «Так вы же просто мясо. Вы третий состав этого батальона. Знаете, где предыдущие два сдохли? И вы здесь сдохнете». А моему командиру группы он сказал: «Отправляй свое мясо вперед».

Это они пытались продвигаться и кидали нас на опорный пункт ВСУ [Вооруженных сил Украины], где и танки работали, и артиллерия, и пулеметы. И там было до роты личного состава — а нас всего 40 [человек].

Ты утром там просыпаешься одним человеком — а к вечеру ты уже другой. Метаморфозы с тобой происходят такие, что страшно становится. От того, как ты слеп был. И глух.

Я полежал два или три дня в окопе — и выехал на первой же попавшейся машине. Прыгнул в первый же транспорт, который поехал от наших позиций за продовольствием и боеприпасами. Мне сначала сказали, что «отказников не берем», но я нашелся: «У меня автомат, так что ты меня сейчас в любом случае возьмешь».

Доехал до Изюма, где наш штаб был, представился, заявил, что все: официально отказываюсь. Началась работа психологов, замполитов. Начали нас уговаривать, обещать золотые горы…

А потом я попал в Брянку, откуда жестких отказников сразу увозили в неизвестном направлении. Тогда я решил хитрить. Сказал всем: «Парни, вы чего, я не отказник — мне надо по семейным [обстоятельствам] съездить. В отпуск — и обратно! Я столько укропов положил, у меня руки по локоть в крови. Мой взвод — звери, они без меня никуда не пойдут». Изобразил, видимо, убедительно — вырвался.

Думаю, [мобилизацией] просто затягивают [войну] до морозов. До момента, когда Европа замерзнет. Я не понимаю, как вообще можно изменить ход этой войны. Потери будут огромные: если сейчас на одном, условно, квадрате сидят 10 человек пехоты, то теперь на этом же квадрате будут сидеть 100 человек. Под [украинской] артиллерией.

Чтобы начать «долбить укропов», как они [сторонники войны] об этом орут, до них еще добраться надо! А как эти 300 тысяч человек с автоматами смогут на что-то там [на передовой] повлиять? Это же толпа, необученная толпа. Даже профессиональные военные, когда они [оказываются] без поддержки авиации и танков, это всего лишь толпа. Еще при мне танков и авиации уже не было, а артиллерия била мимо. А иногда — по нам.

Я списываюсь сейчас с товарищем, который остается на передовой. Сообщил ему, что, мол, мобилизация. «Да слышали. А толку-то». Вот его цитата: «А толку-то»! Все понимают, что от мобилизации толку нет. Там сейчас даже люди, которые что-то умеют, огребают. А эти [новобранцы] не знают вообще ничего!

У меня, например, товарища мобилизовали. Он моряк, в 2005 году дембельнулся, всю жизнь в шахте проработал! Когда он мне сказал, что его мобилизовали, у меня мозг отключился сразу. Забрали и других знакомых: некоторые всю жизнь пастухами были, отары пасли. Они не помнят, как из автомата стрелять!

Шахтеры, безработные, пастухи, разнорабочие. Их забирают из поселков и небольших городов. Людей, которые не знают ничего в этой жизни.

Родственник мне на днях позвонил: «Я поехал [на фронт] — что надо взять?» Я посоветовал купить термобелье, носки, научиться очень быстро копать [окопы] и очень быстро бегать. Стрелять им, возможно, и не придется. Приехал — бросили тебя в лесопосадку — лежи. Как мог ему лайфхаков накидал, но средняя продолжительность жизни на переднем крае — до трех недель. Кто по полгода служит, те слишком фартовые просто.

Даже при этой мобилизации есть много лазеек, чтобы туда не поехать. Сломать себе палец или отрубить его. Сесть на зону. Это не выход разве? С зоны больше шансов вернуться живым. Если меня вызовут, я напишу отказ — за него по закону мне положено до трех лет.

Я лучше выберу три года зоны, чем поеду туда. Шанс выжить там настолько маленький… Мне один [знакомый] сказал: «Зона — пятно на всю жизнь!» А руки в крови вообще не отмываются.

Но никому из [мобилизованной] родни или знакомых [я, конечно, прямо] не рекомендую ломать себе пальцы, сдаваться или разворачиваться с фронта обратно, потому что это подстрекательство к нарушению закона. Они же не были там, они узенько пока мыслят — думают, что «мы все правильно делаем». И если кто-то из них брякнет [сообщит в органы], то меня посадят.

Сейчас вообще страшно: 1922–1939 годы — вот они начинаются снова, спустя сто лет. А очень хочется им [мобилизованным] сказать, конечно, чтобы они развернулись — сколько их там будет — и пошли в сторону Москвы, блин.

Да даже и те, кому я пытался что-то объяснять, меня не послушали. На словах никто не верит, понимаете? Я такой же был — и меня когда-то люди, которые уже побывали на Украине, пытались отговаривать. Звонили прямо с передка и говорили: не вздумай.

В [нынешних мобилизованных] я вижу себя трехмесячной давности. Но сочувствия у меня к ним нет. Если есть выбор у тебя, выбери жизнь! Да, в тюрьме, да, государство будет считать тебя преступником — но сам для себя ты преступником не станешь. Ты никого не убьешь. Ты никого не застрелишь.

Реально мы — фашисты. Мы — фашисты. Тут нет никакого другого слова. На Украине сейчас действительно денацификация и демилитаризация — но не для Украины, а для нас.

Анатолий, наемник

Мне тоже на днях повестка пришла. Я сразу же позвонил военкому и послал его на три буквы. Военком оскорбился: «Чего вы так со мной разговариваете?» А как с тобой разговаривать, товарищ полковник? Я полгода там [в Украине в составе ЧВК «Редут»] оттарабанил — вы что, издеваетесь, что ли?

«А у нас нет информации, что вы оттуда только что вернулись!» Конечно, «Редут» этой информацией [с военкоматом] не поделился — нас же там официально как бы и не было.

Но военком и так прекрасно знает, кто ему нахамил: я представился, все дела. Сказал мне: «Ну, приезжайте, разбираться будем». Я не поеду, конечно, — прекрасно понимаю, что на меня там наручники наденут, посадят в поезд и увезут куда подальше.

Мне куча ребят мобилизованных уже отзвонилась: «Что делать? Куда деваться?» Езжайте, говорю, служите. Подсказал, какие берцы купить, как себя вести там.

У моих знакомых у некоторых только что дети родились — по идее, таких не имеют права призывать. Но все равно призывают. Люди за голову хватаются: не знают, что делать. У многих же кредиты, ипотеки — кто это все будет оплачивать?

Я не понимаю, что эта толпа там будет делать. Если мы, профессионалы, люлей там выхватывали, то они-то куда? В лучшем случае останутся в резерве [в тылу в Донбассе]. В худшем — погибнут смертью храбрых. Два варианта.

Особенно если их после недели обучения [на фронт] будут кидать. Неделя — это вообще ничто! Боевое слаживание [подразделений] должно идти хотя бы месяц-полтора.

На фронте не хватает как раз профессионалов. Грамотных командиров, например: часть уже выбили, часть [безграмотных] еще не добили. Пацаны, с которыми мы вместе в ЧВК были, звонят: «Давай возвращайся, ты нам нужен!» Наемники, когда туда [в Украину] заходят, на передок идут на самый. И про мобилизованных этих знать не знают.

А эти [мобилизованные] айтишники и тому подобное мясо — ну что они сделают? Ничего не поменяют [на фронте] и не решат. У знакомой сын год отслужил — и ему тоже повестка пришла. Он на своей срочке пороха-то не нюхал, дай бог пару раз из автомата пострелял за всю службу. Ну куда вот его, куда? Что с ним там будет? Я просто не понимаю. У меня в голове не укладывается.

Зачем тогда набирают эти 300 тысяч? Думаю, будет полное противостояние: НАТО против России. Надеюсь, мобилизованных сразу на передок кидать не станут и пока будут только готовить. Чтобы был резерв в состоянии боевой готовности. Чтобы потом [в случае прямого конфликта с НАТО] только команду «фас» дали — и все, поперли.

Всем страшно. Мне тоже страшно, честно тебе говорю. Какая-то жесть, чую, будет в полный рост.

Тимур, наемник

Эти 300 тысяч спартанцев-обрыганцев умрут первыми. Но ничего, надо и им немножко привыкать к действительности. Они очень много лет были под куполом, пока мы держали все это [силы НАТО] на расстоянии. Но и у атлантов тоже силы ограничены.

Я не совсем понимаю, [зачем нужна мобилизация], но не задаю лишних вопросов. Скорее всего, максимум 15% от мобилизованных реально отправятся на фронт. Большинство этих дебилов не поедет на передок, а заменит людей в действующих приграничных частях. Их функционал это позволит сохранить, а настоящих военных перекинут оттуда [в Украину].

Реальная проблема сейчас не в мобилизации, а в том, что профессионалам [наемникам] не платят. Если бы платили те бабки, которые обещали… Организуйте вы нормальные поставки экипы [экипировки] и нормальные зарплаты! Человек получает 0,5 [миллиона рублей] на карту — и человек прет [на фронте] так, что его *** [не] остановишь.

Профессионалов нужно собирать, а не весь этот сброд. Эти [мобилизационные] «подкрепления» на передке никому не уперлись — люди, которые там реально воюют, ждут, чтобы наконец-то начали нормально платить. Начните вы доводить бюджеты до исполнителей — и там [на фронте] все полетит.

Чингиз, контрактник

Это [мобилизация] свидетельство того, что армия разбита. И призывают всех подряд. Многие этого не понимают, но это так и есть: кадровую армию за эти полгода уничтожили — и сейчас призывают уже резерв.

Я сам был контрактником, [даже] у нас была слабая подготовка. Какие-то фотоотчеты [с учений] одни — а по результатам [на фронте] оказалось, что это все потемкинские деревни.

Даже у нас были очень большие потери. А сейчас это просто толпа людей, которым выдали форму. Причем старую — каких-то нулевых годов. И на что они там [на передовой] повлияют? Только погибнут зря. Это просто гражданские люди, которые когда-то служили.

Те, кто сейчас там [в Украине], просто хотят домой. Хотят, чтобы их заменили — чтобы хоть кто-то приехал их заменить. Даже те [мои сослуживцы], кто поддерживал эту войну, хотели [из Украины] домой: «Вот надо хотя бы отдохнуть месяц-два дома, а потом вернуться и добить фашистскую мразь».

Наша бригада была под Киевом. Как только нас весной оттуда вывели, я сразу написал отказ. А как приехал [из Украины], так сразу и уволился. Не хотел в этом участвовать. Но я же все равно в запасе: после увольнения встал на учет. Числюсь. Жду повестки — не знаю, будет или нет. Пока не было. Фактически я проживаю в городе Улан-Удэ, но место прописки у меня другое. К тому же я недавно номер телефона поменял. Может быть, мне и звонили на старый, а я не знаю.

Родственникам жены пришли повестки. Знакомого, который недавно уволился [с контрактной службы], тоже сейчас забрали. Говорит, что водителей много берут. Сам я слышал, что в основном артиллеристов призывают: знакомому в запасе из его [родного] села позвонили, что «тебе повестка пришла». А когда он приехал, ему говорят: «А все, мы план выполнили. Ты свободен».

Знакомый, которого мобилизовали, уже через две недели должен поехать туда [в Украину]. В принципе, он против войны. Но он так относится… Я не понимаю его. «Ну ладно, призвали, чего уж, поеду». Покорно так. Мне это не нравится — я пытался его переубедить. Но он отвечает: «А что, десятку сидеть, что ли? Лучше помогу пацанам». Вот эта фраза стандартная — «нужно помочь пацанам»… Все пацаны нормальные уже уехали оттуда.

Я задумывался, откуда эта покорность. Вроде пытаешься людям объяснить, что Россия — агрессор, Путин — агрессор. Что «защита Родины» в чужой стране, когда уничтожаются города, — это как-то странно все выглядит. Что Украина не нападала первой — что Россия напала. Но у них один аргумент: «Ну, вот если бы НАТО пришла! И вообще хохлы — бандеровцы». Вот так вот. Я не знаю, откуда это все [у них в головах] берется.

Я говорю: «Ну, пришла бы НАТО — тебе что, хуже стало бы жить? А сейчас ты, типа, хорошо живешь?» У них нет никаких реальных аргументов даже, чем плоха НАТО, — просто повторяют мне в ответ какие-то киселевские и соловьевские мантры. Что «Россия вынуждена была нанести этот превентивный удар, иначе НАТО подошла бы вплотную к нашим границам».

А когда я рассказываю, что видел там [в Украине], — они не понимают этого. Ну, верят официальным СМИ. Говорят: «украинцы сами себя бомбят», «а если кого и задело из российского оружия, то это случайно».

Но я им особенных подробностей и не рассказывал. На всякий случай. Если и рассказываю, то в общих чертах. Иногда советую: «Езжайте в Монголию лучше». Три часа езды всего от Улан-Удэ до границы.

Я по поводу путинской власти никогда иллюзий не питал. В 2014 году мы отжали Крым и Донбасс — понятно, что это была агрессия. Я так и относился к этому. А по контракту пошел служить, просто чтобы на работу устроиться: не думал, что начнутся еще какие-то войны захватнические. У нас частей много, полгорода служит: в восемь утра идут в часть, в шесть вечера домой — как обычная работа.

Мы туда [в Украину] поехали в январе — и действительно все думали, что просто на учения. Я разве что подозревал, что это еще и игра мускулов такая — перед Зеленским. Демонстрация силы. Но не думал, что будет полноценное вторжение. А 22 февраля нам сказали, что «будем заходить». Что «там все нормально» и нас там «встретят цветами». С нами ехал ОМОН с дубинками и щитами — то есть рассчитывали, видимо, просто на митинги какие-то, которые ОМОН будет разгонять. А потом приплыли: война началась. Настоящая.

Я там увидел небоеспособность российской армии. Мы просто ехали вперед — и нас постоянно бомбили. Потом встали под Киевом, окопались — и нас снова бомбили. Вот и вся война.

Гражданские убегали от нас: мы заходили в пустые поселки. Оставшиеся семьи вывешивали белые флаги и не выходили из дома. В Бузовой [под Киевом] видел семью с ребенком, который болел. Мать его плакала — я сам видел — и говорила, что не может скорую вызвать. Из-за войны, понятно. Ребенок болел очень сильно. Пять лет [ему было]. А через пару дней я узнал, что он умер. Получается, он из-за нас умер. Из-за того, что мы туда пришли.