Окружение ждет транзита власти в пользу группировки Патрушева.
Российский историк, политический аналитик Валерий Соловей в интервью основателю интернет-издания gordonua.com Дмитрию Гордону рассказал о «чрезвычайно скверном» психическом и физическом состоянии президента РФ Владимира Путина.
– Что в голове у Путина и каково его физическое и психическое состояние?
– И то и другое, если говорить о его состоянии, очень скверно. Чрезвычайно скверно. Он сейчас переживает период упадка и ухудшения. Это связано не только с тем стрессом, в котором он находится, но и с логикой физиологических процессов. Горизонт его приближается. Об этом знает его окружение. Оно прекрасно знает, оно ждет, когда он наконец даст старт тому транзиту, который он обещал: транзиту в пользу группировки Патрушева. Его окружение знает, что эти физиологические процессы влияют непосредственным образом на принятие решений, то есть на адекватность оценки ситуации и на принятие решений.
И я не исключаю, что когда-то, спустя не столь длительное время, вот эта элита, которая окажется при власти в постпутинской России, будет объяснять все то, что произошло, тем, что я сейчас экивоками пытаюсь донести. Но российская элита прекрасно знает, в чем дело. Вот прекрасно.
Другое дело, что она испытывает стокгольмский синдром. Даже Патрушев, которого, в общем, считают «ястребом», – он не сторонник мобилизации. Он ее готовил, но он не сторонник. Он видит слишком много рисков и слишком много негативных последствий. Военные – не сторонники.
Даже силовая часть российского истеблишмента сейчас выступает за то, чтобы выползти из этого. Выползти и начать договариваться с Украиной, даже идя на очень серьезные уступки. И эти уступки, в частности, обсуждались во время консультаций с американцами, но с американской стороны в одностороннем порядке, как раз после украинского контрнаступления, консультации были прерваны. Потому что американцы приняли решение – и они хотят посмотреть, что будет происходить.
– А на какие уступки готова была идти Россия?
– Вы знаете, обсуждалось очень многое. Фактически все, за исключением Крыма. Другое дело – верят ли этому американцы. Понимаете? Потому что когда с российской стороны говорят: «Вот мы готовы пойти на это и на это, и, возможно, даже на это», – они знают, что это говорит, условно, анализ Совбеза, но потом это все передается Владимиру Владимировичу. Это все делается с его санкций. То есть не стоит думать, что это какая-то сепаратная игра, что это генерал Карл Вольф, которого Гиммлер направил... Нет, ничего подобного даже нет. Путин знает все об этом. Он все знает. Это не первый раз, когда делается зондаж. Первый раз такой был зондаж еще до начала всего этого. Весной, в мае 2021 года. И делал этот зондаж его личный хороший друг, очень близкий к нему человек. Сейчас этим занимается Николай Платонович Патрушев.
Ну вот первое: что хочет сам Путин? Готов ли он пойти на это? Он не готов пойти. То, на что он готов пойти, зафиксировано в «референдумах»: признание этих территорий частью России плюс еще некоторые преимущества для Российской Федерации. Я думаю, это то, что, наверное, в марте обсуждалось: внеблоковый статус Украины и прочие вещи.
А те, кто не связаны, как Владимир Владимирович, соображениями престижа и репутации, – они, может, и четкие пацаны, но не они принимали это решение. Они готовы пойти гораздо дальше, и они гораздо гибче к этому подходят. Гораздо гибче. То есть, условно, «ястребы» – они не сильнее «голубей». И в данном случае это вопрос даже не «ястребы» или «голуби» – это вопрос реализма и некоего странного геополитического реакционного романтизма.
Но – еще раз, это очень важно – решение принимает сам президент. Он выслушивает, да, он ценит мнение Патрушева, он ценит мнение еще ряда людей, но решение принимает он, руководствуясь той самой логикой, которая у него совершенно точно есть и которая для нас выглядит все более фантасмагорической и пугающей.
– Путин действительно тяжело хворает?
– Да, да. Он действительно тяжело хворает. С тех пор, как мы с вами говорили, ничего не изменилось. Это только прогрессирует. Другое дело – что это удалось сдержать с помощью таргетной терапии очень высокого уровня – чрезвычайно высокого уровня. Но все подходит к концу, поскольку, по крайней мере, главная болезнь – вот роковая – она необратима. И это, в общем, уже понятно, это знают. И плюс есть болезни, которые очень серьезно влияют на его психоневрологический статус. Это болезнь Паркинсона и, в общем, некие проблемы с психикой медицинского свойства.
– То есть у него онкология, болезнь Паркинсона и проблемы с психикой?
– Да. И это все усугубляется препаратами, которые он вынужден употреблять для того, чтобы поддерживать себя всегда в рабочем состоянии, для того, чтобы избежать тремора. То есть если бы он вел, условно, образ жизни сельского пенсионера, то все было бы прекрасно. Если бы он ушел на покой, скажем, до 2014 года, ему бы сносу не было вот сейчас. И, наверное, в России многие бы жалели о том, что Путин ушел, и вспоминали бы, как было при Владимире Владимировиче. Но сейчас…
И, вы знаете, это такая, зловещая, ирония. Потому что в политике и в истории всегда оценивают по финалу. Какие бы вы великие деяния ни совершили – пусть если эти деяния имели зловещую подоплеку, – все оценивается в финале. Никак иначе. И мы сейчас приближаемся к драматическому финалу, безусловно. В том числе это финал лично для него. Он это понимает, и он этого хотел бы избежать.